Никто здесь не встретит меня никогда...
Алексей Скичко
Никто здесь не встретит меня никогда:
Я умер в плену у афганцев.
Давно уж следы мои смыла вода,
И кончил мой труп разлагаться.
Но каждую ночь я в доме своём
Летаю душой-невидимкой.
И каждый день я могу видеть её,
Мою сероглазую Нинку.
Ах, Нинка, прости! Ты ждала – не пришёл...
Но ты меня любишь, как прежде.
Без вести пропал – знаешь ты хорошо,
Но всё ж поддаёшься надежде.
Ты веришь, все верят, судьбы, мол, изгиб
К родному вернёт меня месту...
Не знает никто, что давно я погиб
И больше уже не воскресну.
И мне не изведать, что значит "Тюльпан":
Мой труп сгнил в пустынном Афгане.
Но душу к себе не притянет Афган,
Мне местом покоя не станет.
Но всё ж непонятно, за что умер я?
За что, за какие идеи?
Каким, что война шла, обязан князьям?
Кто слать туда русских затеял?
Эх, сколько ж там наших ребят полегло...
Но их тела всё же в России!
Меня же найти нашим будет хило,
В Россию вернуть не по силе.
Так, Нинка, надейся, что, может, приду!
Хоть верить ужасно непросто:
Ушёл ведь я в восьмидесятом году,
А нынче уже девяностый.
Алексей Скичко
Никто здесь не встретит меня никогда:
Я умер в плену у афганцев.
Давно уж следы мои смыла вода,
И кончил мой труп разлагаться.
Но каждую ночь я в доме своём
Летаю душой-невидимкой.
И каждый день я могу видеть её,
Мою сероглазую Нинку.
Ах, Нинка, прости! Ты ждала – не пришёл...
Но ты меня любишь, как прежде.
Без вести пропал – знаешь ты хорошо,
Но всё ж поддаёшься надежде.
Ты веришь, все верят, судьбы, мол, изгиб
К родному вернёт меня месту...
Не знает никто, что давно я погиб
И больше уже не воскресну.
И мне не изведать, что значит "Тюльпан":
Мой труп сгнил в пустынном Афгане.
Но душу к себе не притянет Афган,
Мне местом покоя не станет.
Но всё ж непонятно, за что умер я?
За что, за какие идеи?
Каким, что война шла, обязан князьям?
Кто слать туда русских затеял?
Эх, сколько ж там наших ребят полегло...
Но их тела всё же в России!
Меня же найти нашим будет хило,
В Россию вернуть не по силе.
Так, Нинка, надейся, что, может, приду!
Хоть верить ужасно непросто:
Ушёл ведь я в восьмидесятом году,
А нынче уже девяностый.