Цитата: Тепер можна блокувати трибуну, а Підрахую пляшечку самогону
Кстати да...
Теперь посмотрим как в аналогичной ситуации будет вести себя теперешня зашуганая мордобоями, ТАК называемая, оппозиция...
Хотелось бы мне посмотреть на того смельчака, который рискнет еще раз блокуваты роботу законодавчого органа...
Добавлено: Вот уже третий час Виктор Януковеч уныло катался с горки на вертолете «AgustaWestland-139»...
[more=Новогодняя сказка]Все имена, должности и кликухи действующих лиц вымышлены и не имеют ничего общего с реальностью. События сказки неправдоподобны и являются ничем иным, как плодом горячечного воображения автора. Внимание! В тексте присутствует ненормативная лексика. Не рекомендуется к прочтению теми, кто не любит «много букв».
Президентская резиденция «Синегора». 31.12.2010.12.00
Вот уже третий час Виктор Януковеч уныло катался с горки на вертолете «AgustaWestland-139».
Поначалу было интересно: винтокрыл все же был новый, оснащенный системой антиобледенения и «фишеровскими» лыжами; кроме того, по просьбе заказчика машину оснастили вторым сабвуфером (Януковеч любил, когда музыка в вертолете бухает так, что слышно на улицу при закрытых форточках). Однако очень скоро монотонность катания утомила Виктора Федоровича: вертолет шел под гору по тупой прямой, как снятый с ручника асфальтоукладчик, а душа ныла и смутно просила праздника, который в душном салоне «Агусты» не ощущался ну никак, несмотря даже на установленную в углу йолку.
Мучительно хотелось встать на лыжи самому, но охрана не позволяла, мол, опасно слишком, тем более с больным коленом. И вот сегодня поутру накопившееся за время отдыха напряжение дало о себе знать: Януковеч сорвался и закатил охране скандал, даже, стыдно сказать, сорвал шапку с женщины – майора СБУ. Пользуясь всеобщей растерянностью, глава государства вытащил из сарая припрятанные под дровами любимые лыжи и рванул на каток, но и тут ничего не вышло – не успев проехать и трех метров, Виктор Федорович вдруг остановился и упал. Оказалось, что накануне какая-то предусмотрительная сука из охраны тайком смазала президентские лыжи клеем в целях безопасности. Януковеч в сердцах порвал ушанку женщины-майора и пошел было домой, но тут на крыльцо вышла улыбающаяся Люся и попросила мужа спуститься в погреб – взять банку помидоров и набрать ведро картошки. Президент сделал вид, будто не услышал, и, ругаясь про себя, убежал кататься в вертолет…
Кольщик, наколи мне купола,
Рядом – чудотворный крест с иконами,
Чтоб играли там колокола
С переливами и перезвонами.
Наколи мне домик у ручья,
Пусть течет по воле струйкой тонкою.
Чтобы от него портной судья
Не отгородил меня решеткою… –
грустно пел из восьми динамиков замечательный певец и композитор Миша Круг (Януковечу постоянно слышалось «Портнов-судья», и он всякий раз недоумевал, при чем тут, собственно, Портнов), но даже любимая песня уже не трогала душу: за последние три часа Януковеч слышал ее уже восьмой раз, потому что никаких других дисков в вертолете не было, а радио «Шансон» в этих местах ловилось плохо. Кроме того, несколько дней назад в вертолете почему-то порвался и захрипел новый сабвуфер, а как его отсоединить, никто не знал. Януковеч смутно подозревал, что динамик порвала пресловутая сука из охраны при попытке вмонтировать прослушку, но доказать ничего не мог, отчего на душе было еще гаже.
– Слышь, Анька, скажи честно, ты, как говорят, праздник ощущаешь? – наконец, не выдержал он.
Сидевшая на диванчике напротив Анна Херман отложила в сторону спицы, которыми она вязала новогодний подарок для шефа – шерстяной чехольчик для мобильного телефона с фамильным гербом древнего рода Януковечей, – и, одернув короткую юбку, томно закинула ногу за ногу. Она была красива и знала это. Люся, впрочем, тоже знала, и отношения между женщинами не заладились с самого начала.
– Работа с вами, Виктор Федорович, для меня всегда праздник, – тонко улыбнулась замглавы АП. – Хотите водки?
– Да ничего я не хочу, – уныло отмахнулся Януковеч, – надоело все. Реформы пробуксовывают. Никто ничего не делает. Лыжи вот клеем намазали, пидоры. Ты, мать, знаешь вообще, как я охочусь?
– Как?
– А никак! – Януковеч в сердцах ударил кулаком по сабвуферу. – Мне нормальные патроны на холостые тайком меняют! Чтоб я, как говорят, вдруг случайно не прострелил себе что-нибудь… А я ж не знал! Еще думал: вот я какой крутой стал, как в Президенты выбился, – в кого ни стрельну, всегда попадаю! А это, оказывается, снайпер из винтореза с глушаком мочит… Сидит на дереве, короче, и стреляет туда, куда я целюсь. Беспредел!
– А как вы узнали?
– Чечитов по пьяни разболтал.
– Да бросьте, Виктор Федорович, – засмеялась Анна, – Чечитову верить – себя не уважать. Это ж брехло.
– Знаю, что брехло. Но это наше брехло, – вздохнул Президент. – Я его после этого целую ночь в подвале с земляными зайцами продержал, но он от своих слов, как говорят, не отступился… Эх, мать, знал бы я, что так получится – нахер мне было бы это президентство…
– Не горячитесь, Виктор Федорович, – попросила Херман. – Вы что, без своей охоты прожить не можете? На вас же вся страна молится!.. Давайте-ка лучше улыбнитесь и выпейте со мной за Новый год!
Януковеч со стоном уронил голову на руки.
– Не хочу Новый год, – глухо простонал он. – И на страну эту я клал с вертолета. Не хочу быть Президентом! Хочу чтоб как раньше…
Херман решительно сунула ему в руки фужер с водкой.
– Пейте! – мягко, но напористо сказала она. – За маму, за папу и космонавта Берегового. За Московский патриархат.
– За Московский, – эхом повторил Януковеч и судорожно выпил, занюхав недовязанным чехольчиком для мобильного телефона.
– Вот и славно! – обрадовалась Херман. – Жизнь налаживается!.. А представьте себе, каково сейчас нашим оппозиционерам в тюряге!
– Представляю, как говорят! – развеселился Януковеч. От фужера водки на голодный желудок его моментально развезло. – Клево я их всех жахнул перед Новым годом, а, мать? Никто не ожидал! Пусть теперь, суки, баланду похлебают, как я хлебал!.. Наливай!
****
Лукьяновское СИЗО. Общая камера №13. 31.12.2010. 18.00
– А вот еще анекдот. Целуются, значит, два петуха на нарах, а тут пахан в камеру заходит и говорит: «Пацаны, я вам не помешал?». Га-га-га-га! – Юрий Луценка откинулся на верхних нарах и зашелся в приступе веселого хохота, дрыгая ногами. – Нет, вы поняли? «Пацаны, я вам не помешал?». Га-га-га!
– Юрий Витальевич, – укоризненно протянула с нижнего яруса Юлия Тимашенко, – ну как вам не совестно. И недели еще не сидите, а уже ни одного нормального анекдота рассказать не можете. Одни петухи на уме…
– Да он просто какой-то сексуальный манияк! – возмутился Олег Лежко, свешиваясь со специальной жердочки в углу. – Слышь, Робокоп, ты знаешь, что ты – сексуальный манияк?
– Помолчали бы, толерантный вы наш, – насмешливо огрызнулся Луценка. – Если будете часто открывать рот, туда муха залетит.
– Ото така ваша свобода слова! – засмеялся Лежко. – Ну же, залети мне свою волосатую муху, мой близорукий жеребец. Не бойся, я не укушу, ха-ха!
– Тьфу ты, нечисть, – злобно сплюнул Луценка и, сдерживая рвотные позывы, отвернулся лицом к стене.
Вся стена была старательно исписана бессмысленными надписями неприличного содержания: «Луцик, сука, я сидел здесь четыре месяца, а ты отсидишь четыре года! С любовью, твой Боря», «Запомни, Юра, очко важнее, чем очки!», «Луцик, тебе п…дец, вешайся, бычара!», «Луценка – лох!» и пр.
Скрипнув зубами, Луценка достал из кармана заточенную ложку и нацарапал на стене: «Сам ты лох, Боря! Я тебе еще порву твою прыщавую…» Так и не поведав потомкам, что именно он решил порвать какому-то «Боре», Юрий Витальевич, некоторое время подумав, быстро заштриховал написанное и выгравировал рядом следующее: «Борис Викторович, Вы в корне неправы насчет меня. Надеюсь, мы с Вами решим все возникшие недоразумения, как подобает цивилизованным…».
Его отвлекли звуки жестокой лагерной драки: это Леонид Грачь, сопя и невнятно ругаясь, в третий раз за день пытался загнать под нары своего бывшего начальника Петра Симаненко. Первые два раза закончились вничью, но Грачь, как видно, не потерял надежды. Симаненко изо всех сил упирался: кто-то ему когда-то рассказывал, что если в тюрьме под нарами хоть раз побывал – пиши пропало. Звон по всем зонам пойдет, и нигде ему жизни не будет. Не то чтобы Петр Николаевич так уж собирался в лагеря, но если партнеры по коалиции из Партии регионов узнают, какому позору и унижению он подвергся в камере, дающей руки, так сказать, ему больше никто не подаст…
Грачь тоже знал это, поэтому старался изо всех сил. Кроме того, он тоже был в незавидном положении: иметь на зоне птичью фамилию очень рискованно, и Грачь пытался с самого начала «поставить себя на хате». Он был реалистом и, в отличие от Петра Николаевича, не рассчитывал на скорое освобождение.
– Люди добрые, что ж мы делаем! – визгливо закричал Владимир Летвин, безуспешно пытаясь спрятаться между нарами и стеной. – Давайте не будем терять человеческий облик!
– Вы его уже давно потеряли, Владимир Михайлович, – заметил Арсений Яцынюк, поправляя очки средним пальцем, что с его стороны считалось выражением максимального презрения к собеседнику. – И за это вас было бы целесообразно хорошенько опустить в Новогоднюю ночь. Знаете, есть такая примета: как Новый год встретишь…
– Только попробуй подойти ко мне, похотливый Кролик! – взвизгнул Летвин. – Я тебе твою морковку под корень отгрызу!
– Фу, старый вы пошляк, – засмеялся Яцынюк, – я вовсе не собираюсь к вам подходить. Я Лежко подошлю, он очень толерантный…
– Отстаньте от меня! Я оживил эту Раду! – сорвался на фальцет Летвин, и в этот момент к нему на шконку, страшно матерясь, прилетел Петр Симаненко. Подскочивший Грачь принялся избивать того ногами, периодически попадая пяткой в живот Летвину.
– Вот ведь сумасшедшие дедки, – одобрительно хмыкнул Яцынюк и повернулся к сидящему рядом Анатолию Греценко. – Послушайте, полковник, может, поможем Грачу? Все же очень полезное дело для общества делает этот смелый крымчак.
– Да он сам еще тот мудозвон, – рассудительно заметил Греценко. – К тому же, вы ведь понимаете, Арсений Петрович, что за Симаненко и Летвина с нас всех вертухаи живьем шкуру спустят.
Арсений Петрович уныло кивнул в знак согласия. Симаненко и Летвин действительно были не совсем обычными зэками…
Яцынюка взяли этим утром в фитнес-клубе в тот момент, когда он пытался выжать от груди штангу весом в 32 килограмма: ворвались толпой, придушили грифом, ударили гантелью по ноге, чтобы, вдруг чего, далеко не убежал.
Греценко «паковала» на рыбалке внезапно вынырнувшая из озера спецгруппа боевых пловцов, вооруженных электрическими закидушками. Полковник дрался, как лев, но кто-то сзади накинул ему на голову его же собственный кукан и от души приложил по спине мангалом.
Лежко повязали на закрытом показе мюзикла «Призрак поперы» сидящим на последнем ряду в сомнительной компании. Компании навешали люлей, а самого фигуранта заставили бежать до воронка со спущенными штанами. Все смеялись, в том числе и сам задержанный.
Грачь зашел в гости к знакомой пионервожатой из «Артека», но вместо пионервожатой под одеялом неожиданно обнаружился волосатый прапорщик «Беркута» с электрошокером в одной руке и резиновой дубинкой в другой. Грачь от неожиданности потерял сознание и очнулся уже в камере.
Тимашенко сняли в «Борисполе» с чартерного рейса на Панаму, причем она была коротко острижена и почему-то с наклеенными усами радикально черного цвета, но уши выдавали в ней премьерскую породу, что называется, с головой…
А вот Летвина и Симаненко препроводили в СИЗО вежливо, по согласию и с почестями – даже не стали фабриковать против них уголовные дела. Более того, им разрешили взять с собой электрочайник, пять пачек заварки, сахар, три палки сырокопченой колбасы и булочку на двоих. Кроме всего прочего, Петр Николаевич зачем-то протащил с собой упаковку модных кондомов, светящихся в темноте, и пакет анаши, которой надеялся задобрить вертухаев.
Продукты и курево у зэков-добровольцев, разумеется, тут же отобрали разъяренные соседи по камере, но Летвин и Симаненко сильно не расстраивались. Все дело было в том, что куковать в СИЗО Владимир Михайлович и Петр Николаевич должны были всего-навсего до понедельника, то есть в общей сложности не более трех дней. Вечером накануне их вызвал к себе на планерку Виктор Януковеч и популярно объяснил прописную истину: если они хотят и дальше оставаться в команде профессионалов, строящих новую страну, то обязаны хотя бы несколько дней отсидеть в тюрьме, иначе веры им тупо не будет.
Летвин и Симаненко были опытными политиками и сразу же оценили высокое доверие Президента, тем более что ни Озарову, ни Клюиву, не говоря уже про Лавочкина, подобное предложение не поступило, а это говорило о том, что политическая карьера сих баловней судьбы безродных неумолимо подходит к концу.
Петр Симаненко вообще радовался приключению как ребенок: вторая женитьба разбудила в нем авантюрную жилку, о наличии которой он до сих пор даже не подозревал, и он ждал новых впечатлений с плохо скрытым нетерпением. Одного не учел Петр Николаевич – того, что его посадят в одну камеру с Грачом…
Драка между тем зашла в тупик. Летвин с горем пополам умудрился спихнуть Симаненко на пол, но задвинуть его под шконку все еще не получалось. Тело Петра Николаевича, превратившись от многочисленных побоев в сплошной комок нервов, уперлось всеми костями, словно краб, и Грачь, подвывая от отчаяния, бесцельно колошматил противника ногами по горбу, уже понимая, что в развязанной им драке опять победила дружба.
Внезапно грохнул замок, и дверь камеры широко распахнулась. Раздался звук смачного пинка, и внутрь влетел Виктор Ющинко. В одной руке он держал одеяло со штампом СИЗО, а в другой – двухлитровый бидончик с надписью «Мёд».
Дверь захлопнулась.
– Підораси! – прокричал Ющинко в сторону двери и погрозил ей кулаком. – Сволота, нічого святого немає!
– «Лікарня майбутнього»? – понимающе усмехнулся Яцынюк. – «Мистецький арсенал»?
– Я нічого не брав! Я нічого не знаю! Я президент…
– Да какой ты, нафиг, президент, – с отвращением протянул Греценко. – Загнать бы тебя под шконку…
– Ти тут це, як його, не криши батона, – с достоинством ответил Ющинко. – Я до вас не просто так прийшов, а з акцептом!
– С каким еще акцептом? – подозрительно прищурился Летвин, вставая со шконки.
– Скоро сюди Віктор Федорович Януковеч прийдуть. Будуть вітати з наступаючим Новим роком. Хто буде себе гарно поводити, отримає подарунок.
Тимашенко вскочила со шконки и подскочила к Ющинко, недвусмысленно выставив вперед длинные когти. Греценко знал этот прием: на самом деле когти служили отвлекающим маневром, между тем как основной удар наносился шпилькой в ногу противника. Но туфли на высоком каблуке у Тимашенко изъяли еще на КПП, поэтому полковник придержал экс-премьера, крепко ухватив ее за плечо.
– Не надо, Юлечка Владимировна, – мягко, но с нажимом сказал он. – Вы же слышали – скоро Януковеч придет, нам подарков принесет. Вот с кем действительно надо поиметь серьезный разговор.
– Да что с ним говорить, он же тупой! – воскликнула Тимашенко.
– Толку с того, что вы умная, – усмехнулся Яцынюк и подмигнул Греценко.
Полковник ответил ему задумчивым взглядом, а Тимашенко мстительно наступила Яцынюку на ногу тюремным тапком.
– А вот и не больно! – весело сказал Арсений.
****
Лукьяновское СИЗО. 31.12.2010. 19.00
Виктор Януковеч и Анна Херман в «коробочке» охраны, вооруженной автоматическим оружием с примкнутыми штыками, чинно вышагивали по коридору в направлении камеры №13. На Януковече трещал по швам красный с блестками костюм Деда Мороза без бороды, Херман переоделась бело-голубой Снегурочкой в кокошнике. Она была обильно накрашена и здорово напугана.
– Виктор Федорович, а может, не надо? – канючила замглавы АП. – Это же все-таки тюрьма!
– Тюрьма мне – дом родной! – гордо ответил Януковеч и, с удовольствием оглядевшись по сторонам, вдохнул полной грудью. – Вот где жизнь бьет ключом, черт возьми! Не думал я, что так соскучился по этим местам.
– Ну, вы-то в Лукьяновском СИЗО не сидели, – возразила Херман.
– Ну и что? – счастливо засмеялся Януковеч. – Тюрьма – она везде тюрьма, мать. Видел одну тюрьму – значит, как говорят, видел их все. Понимаешь, Анюта, это совсем другой мир, и я порой думаю, что только он и настоящий.
«А он здорово пьян, – с тревогой подумала Херман. – Как бы не натворил чего…»
– К тому же, сама посуди, – продолжал Януковеч, – ну как я могу еще почувствовать свой, как говорят… этот, триумф, не насладившись, как говорят, жопой…
Анна Херман похолодела.
– Ну… – Януковеч мелко потряс головой, прищелкнул пальцами и просиял, поймав, наконец, ускользающую мысль. – Ну, жопой, в которой оказались мои враги!.. Представь, они там сейчас трясутся от холода, дерутся за пайку, опускают друг друга, выясняют, кто будет них там пахан, а кто петух проткнутый – а тут я такой захожу красивый, веселый, бухой и морда, как говорят, в табаке, ха-ха-ха!
– Ха-ха-ха, – кисло сказала Херман.
– Пусть почувствуют глубину своего унижения! – подытожил Януковеч, останавливаясь перед дверью камеры №13 и протягивая руку за спину. – Мешок давай!
Остановившийся сзади телохранитель невозмутимо подал Президенту красный, под цвет костюма, мешок, на котором красовалась криво пришитая заплатка с надписью, сделанной собственной рукой Януковеча: «Падарочки от Дедушки Мароза».
– Ну, мать, твой выход, как говорят, – потирая руки от предвкушения, сказал Виктор Федорович и подтолкнул Херман к заветной двери. – Запомни главное правило: не верь, не бойся, не проси!
Замглавы АП на деревянных ногах подошла к предупредительно распахнутой вертухаем двери и, украдкой перекрестившись в греко-католическом стиле (с полгода назад она наврала Януковечу, что перешла в московскую веру, и теперь вынуждена была соблюдать осторожность), нацепила на лицо широкую улыбку и смело шагнула в камеру.
****
Лукьяновское СИЗО. Общая камера №13. 31.12.2010. 19.30
В камере царила праздничная атмосфера. Все обитатели «хаты», кроме Лежко, вольготно развалились за столом, на котором красовались тонко порезанные ниткой колбасные кольца, булочка, кипящий электрочайник, несколько пачек чая и даже одна свечка-фаллоимитатор, которую вылепил из мыла приколист Луценка. Свечку, конечно, не зажигали, но само ее наличие на столе придавало камере атмосферу уюта, усугубленную легким запахом анаши. Вся «хата» была украшена светящимися воздушными шариками, в которых можно было, присмотревшись, узнать надутые кондомы из личных запасов Петра Симаненко.
Что касается отщепенца Лежко, то он с самым что ни на есть довольным видом продолжал восседать на жердочке в дальнем углу, попивая пиво «Оболонь светлое» из длинной узкой бутылки. Как он умудрился пронести ее мимо охранников, оставалось только догадываться. Сокамерники находчивого депутата, конечно же, догадывались, а потому отбирать пиво у Лежко побрезговал даже охочий до ячменного напитка Юрий Луценка.
– Здравствуйте, ребята! С Новым годом! – сладко пропела Анна Херман, поправляя сбившийся на лоб кокошник.
– Пошла на&*%^&^%, – грубо сказал Симаненко и эффектно сплюнул через выбитый Грачом зуб.
– Что? – упавшим голосом переспросила Херман.
– Да ладно, маруха, забей, – пошло хохотнул Яцынюк. – Иди лучше к нам, устроим новогодний херовод.
– Ага, точняк! – подхватил Луценка, недобро скалясь. – Давай, Анюта, не стесняйся, ты ж любишь зэков.
Снегурочка поспешно отступила к двери, чувствуя, как предательски слабеют ноги.
– Ну что там? – прошептал из коридора Януковеч. – Все пучком?
В ответ Херман неразборчиво выругалась и, обернувшись к обитателям камеры, расплылась в вымученной улыбке.
– А давайте, ребята, позовем Дедушку Мороза! – с отчаянием в голосе попросила она.
– Что, и Мороза закрыли? – удивился Летвин.
– Ну, три-четыре: Де-ду-шка Мо-роз! – внезапно закричала Херман.
– Чего орешь, маруха?! – процедил Греценко, с наслаждением почесывая голый живот, покрытый кудрявыми волосками. – Тут люди отдыхают. Иди-ка лучше ко мне, я сейчас вскрою твой мохнатый сейф.
Снегурочка поспешно открыла дверь и заорала дурным голосом в коридор:
– Дедушка Мороз, мать твою так, заходи уже, ребята заждались!
Януковеч вприпрыжку вбежал в камеру, размахивая над головой подарочным мешком. Видно было, что в отсутствие надзора Снегурочки Дедушка основательно приложился к бутылке виски, которую он прятал за пазухой.
– С Новым годом, с новым счастьем!! – радостно прокричал Януковеч. Язык главы государства немного заплетался.
– Пошел на&*%^&^%! – сказал Симаненко и опять сплюнул через выбитый зуб. Он чувствовал, что Президент по достоинству оценит его лагерную борзоту, и про себя решил меньше, чем премьер-министра, не просить.
– Что?!! – проревел Януковеч, сжимая кулаки. – Да я тебя сейчас, как говорят, буду жечь каленым железом, ты, виагра губатая!
Луценка строго поднял палец и посмотрел на Януковеча так, что того будто обдало ледяной волной.
– Спокойно, начальник. Кончай беспредел разводить, – веско сказал он. – Мы пацаны правильные, нам твои распальцовки без масти, просекаешь?
– Опа, – растерянно пробормотал Януковеч, стремительно трезвея. – Ни фига себе.
– В нашей хате попрошу не выражаться, – сухо сказала Тимашенко. – И вообще, начальник, нехорошо понятий не соблюдать. Зашел, не поздоровался, начал тут понты разводить…
– Ну, здравствуйте, бродяги… – На лице Януковеча возникла неожиданно приятная улыбка. – Извините, пацаны, я ж не знал, что у вас тут все так правильно устроено.
Снегурочка смотрела на Дедушку Мороза и не верила глазам. Шеф буквально расцветал. На его лицо вернулось осмысленное выражение, которого Херман не видела с 2004 года и уже, по правде говоря, не чаяла увидеть вообще. Глаза главы государства сияли счастьем.
– Я вам тут, пацаны, это, грев принес, как говорят, – сообщил Януковеч и радостно потряс мешком. – Вот, тут бухло, курево, чай… Налетай, братва!
– Мы у всяких гражданинов начальников подачек не берем, – сухо сказал Греценко и, демонстративно закурив самокрутку, глубоко затянулся. Запах анаши в камере резко усилился.
– Это что, план?! – восхищенно протянул Януковеч. – Ух ты… Оставишь на хапок?
– Пятьдесят баксов! – жадно выдохнул Симаненко и, ойкнув, скривился: это Луценка под столом трахнул его по вывихнутой Грачьом ноге.
– Нет, начальник, извини, – с наигранным сожалением сказал Греценко, затягиваясь еще сильнее. – Не по понятиям это. Ты начальник, а я – свободный бродяга, мне с такими, как ты, один на двоих косяк двигать – западло.
– Да какой я тебе начальник! – взмолился Януковеч. – Я ж сам бродяга! Две ходки от звонка до звонка…
– Да? – удивился Греценко. – И где ж ты чалился? Кого из паханов знаешь?.. Только не гони мне свою обычную туфту про космонавта Берегового, я этого не люблю. Будешь фуфло двигать – косяка не получишь.
– Виктор Федорович! – взмолилась Анна Херман. – Не вздумайте брать в рот эту вонючую сигарету! Это требование службы безопасности!
Янукович испуганно попятился.
– Ха-ха-ха-ха! – заржала камера. Лежко от смеха чуть не подавился пивом.
– Ой, не могу, отакий наш Президент! Ото дожился! – хохотал Лежко. – Забыл ты, начальник, прописную истину: не очко обычно губит, а к одиннадцати туз, ха-ха-ха!
Януковеч стоял красный как рак.
Луценка, вытирая выступившие от смеха слезы, разлил по кружкам бродяг чай какого-то жуткого, почти антрацитного цвета.
– Ну, пацаны, за Новый год! – провозгласил он, и обитатели камеры, чинно чокнувшись кружками, выпили.
Рот Януковеча обильно наполнился слюной.
– Чифирь? – сдавленным голосом спросил он.
– Чифирь, – прохрипел Летвин и, вскочив из-за стола, побежал в угол камеры, где его мучительно вырвало под ноги Лежко.
– Новичок, – извиняющимся тоном сказал Греценко, обернувшись к Януковечу. Лицо полковника было зеленым, но он держался. – Ничего, потопчет землю, чушок, может, в мужики выбьется. У него погоняло – Рушничок.
– Да шнырь он, – презрительно сказал Януковеч. – Я его сюда задвинул, чтобы он человеком стал, но, видно, дал косяка… Кстати, Юра, может, и мне чифиря плеснешь? У меня и кружка есть… – С этими словами Президент робко достал из мешка красную гламурную чашку с изображением кролика и надписью «2011».
Луценка бросил на чашку Януковеча взгляд, полный невыразимого презрения, и сухо сказал:
– Какой я тебе Юра, начальник? Юра на воле. Зови меня Робокоп.
– Приятно познакомиться, Робокоп! – сердечно сказал Януковеч. – А я – Витя Межигорский, пахан Сухолучский.
– Слышал про тебя, Витя Межигорский, – важно кивнул Луценка, через силу отхлебывая вонючий чифирь. – Мне про тебя Юра Енакиевский ботал на кагарлыкском этапе… Но ты же сейчас все равно не нашей масти, даже не знаю… Слышь, Кроль, ты умный, скажи, как нам поступить с Витей Межигорским?
– В параше его утопить, – агрессивно сказал Яцынюк. – Настоящий бродяга в начальники не пойдет, западло это.
– Какое западло, ты, вошь лагерная! – возмутился Януковеч, растопыривая пальцы. – За базар ответишь, понял?!
– Ты, Межигорский, словами-то не бросайся, – с угрозой сказала Тимашенко. – Получишь пику под ребро – и охрана добежать не успеет.
Януковеч, достав бутылку из-за пазухи, сделал три мощных глотка и смерил Тимашенко злобным взглядом.
– А у тебя, ушастая, погоняло какое? – издевательски спросил он. – Юлька-воровка? Или эта, как там, Хулия Водорослевна, ха-ха?
– Погоняло у меня – Багиня, – сказала Тимашенко ледяным голосом. – А ты, пахан Сухолучский, хоть тут через шконку перегибайся, а в кодлу свою мы тебя не возьмем.
– Справедливый базар, – в один голос сказали зэки.
– Ах, справедливый базар?! – в ярости закричал Януковеч. – А вы знаете, что я с вами со всеми сейчас сделать могу?!
– И что же, начальник? – нагло осклабился Грачь.
– А сейчас посмотрите! – Януковеч хищно обернулся к Снегурочке. – Слышь, Анюта, бумага с ручкой есть?
Херман, терзаясь тревожными предчувствиями, подала шефу скоросшиватель и золотое паркеровское перо. Тот схватил бумагу и принялся что-то лихорадочно на ней строчить. Затем размашисто расписался и, оскалившись в победной ухмылке, бросил исписанный листок на стол бродягам.
– Читайте, бакланы!
Зэки поспешно столпились вокруг Греценко, немедленно принявшегося читать вслух. Голос полковника еле заметно подрагивал от волнения. На листке было написано следующее:
«Укас Призидента Укроины № 1300/2010
В саответствии с соатветсвующей стотьйой Канситуции пастановляю:
Обявить навогоднюю омнистию следуюшим зоключонным Лукяновского СЕЗО:
ЛУЦЕНКЕ Юрию,
ГРЕЦЕНКО Онотолию,
ТЕМОШЕНКО Юльке,
ГРАЧЮ Леаниду,
ЯЦЫНЮКУ Арсену,
ЮЩИНКЕ Виктору,
ЛЕЖКО Олежке.
31 декобря 2010 года.
Призидент Укроины Януковеч В. Ф., проффесор.»
– Эй, Виктор Федорович, а мы?! – встревожился Летвин. – Вы нас с Петром Николаевичем забыли вписать!
– Ничего я не забыл, – ухмыльнулся Януковеч, заполняя своими каракулями второй листок. – Вам же сидеть до понедельника… А может, и дольше, потому что я пока так и не увидел у вас правильной зэковской смекалки. Один матюкается в «хате», другой от чифиря блюет… Ну да ничего, я лично займусь вашим воспитанием.
– Это как? – упавшим голосом спросил Симаненко.
– А вот читай, что я написал, ты, шнырь.
Симаненко опасливо взял в руки второй листок и прочитал:
«Укас Призидента Укроины № 1301/2010
В саответствии с соатветсвующей стотьйой Канситуции пастановляю:
Посодить Призидента Укроины Януковеча В. Ф., проффесора, в Лукяновское СЕЗО вплоть, как говорят, до следующиго распорижения.
31.12.2010 года.
Призидент Укроины Януковеч В. Ф., проффесор».
– До свидания, уважаемый Виктор Федорович! С Новым годом! – вежливо сказал Луценка, выходя из камеры и увлекая за собой остальных амнистированных.
– До свидания! До свидания! Прощайте! До побачення з новим акцептом! – бормотали бывшие зэки, покидая «хату» плотным косяком.
– Валите, валите, терпилы, – снисходительно напутствовал их Януковеч. – Теперь уже мне с вами базарить западло. Были вы блатные – а теперь лохи простые, ха-ха-ха!
– Ха-ха, – робко сказали лохи и ушли.
В камере остались только пахан, два зэка-добровольца и Анна Херман с кокошником.
– Э, Виктор Федорович… А мне куда? – робко спросила она.
Януковеч придирчиво осмотрел ее с головы до ног и, наконец, удовлетворенно кивнул:
– Ладно, так и быть, оставайся, – сказал он. – Будет тебе погонялово – Бандера.
На глаза Снегурочки навернулись горячие слезы.
– Пахан, отец родной, пожалей, – запричитала она. – У меня ж дома дитятко хроменькое, муж некормленый, утюг забыла выключить… Отпусти, а?
– Да ладно тебе, маруха, не кипешуй, – сказал Симаненко. С уходом Грача он явно приободрился. – Давай лучше иди сюда, херовод водить будем.
– Ша, шнырь! – гаркнул Витя Межигорский. – Ну-ка, метнулся кабанчиком парашу мыть. А то засрались тут без меня… – Он повернулся к Снегурочке, и лицо его озарила красивая добрая улыбка: – Ладно, иди, мать, с богом. Завтра передачу принесешь, лады?
– Лады, Виктор Федорович, лады! – радостно воскликнула Херман и опрометью выбежала из камеры.
– Какой я тебе Виктор Федорович, попрыгунья, – самодовольно пробормотал ей вслед глава государства. – Я – Витя Межигорский, пахан Сухолучья!
С этими словами он подошел к самой козырной шконке и с наслаждением растянулся на ней во весь рост. К нему тут же подбежал льстиво согнувшийся Летвин. В одной руке спикера была кружка с чифирем, а в другой – конопляная самокрутка.
– Молодец, – похвалил Януковеч, с удовольствием прикуривая косяк от заботливо поднесенной Летвином спички. – Будут с тебя люди.
– Спасибо, пахан, – с чувством ответил Летвин. – С Новым годом!
– С Новым годом, Рушничок, – улыбнулся Януковеч.
Уже давно ему не было так хорошо.[/more]