» Красивые, короткие стихи II

Сырость.
Надо выпить.
Тоска.

Галатея,
не умею жить без тебя…

Опять почтовый ящик сломали.
Поймаю –
ноги…
Впрочем,
кроме рекламы…
Тоска.

Милая,
всё равно,
пусть замкнулись уста,
земля –
тобой не пуста!

Сырость.
Лампочка перегорела.
В слякотном этом мире
если рукописи и не горят,
то лишь потому, что сгнивают.
Сухо –
разве в потире.
Тоска.

Скорее надраться.
До одури.
До святотатства!
Даже хрип застревает в горле…
Надраться!
И выплюнуть -
что там в горле -
истокам:
Создатель,
невыносимо!
Невыносимо
быть богом!

Быть богом…

Михаил Гофайзен

Дома
Домов обтесанный гранит
Людских преданий не хранит.

На нем иные существа
Свои оставили слова.

В часы, когда снует толпа,
Их речь невнятная слепа,

И в повесть ветхих кирпичей
Не проникает взор ничей.

Но в сутках есть ужасный час,
Когда иное видит глаз.

Тогда на улице мертво.
Вот дом. Ты смотришь на него

И вдруг он вспыхнет, озарен,
И ты проникнешь: это — он!

Застынет шаг, займется дух.
Но миг еще — и он потух.

Перед тобою прежний дом,
И было ль — верится с трудом.

Но если там же, в тот же час,
Твой ляжет путь еще хоть раз, —

Ты в лихорадке. Снова ждешь
Тобой испытанную дрожь.

(Владимир Пяст)

Где естество земную жизнь итожит,
испуганная вечностью душа
решила задержаться и, похоже,
пошла назад, по лезвию ножа,
по острию меж будущим и прошлым,
где, что ни есть, всё слепнет от тоски,
где страхи с завываньем придорожным
на каменные падают мешки.

В ту пору ночь случилась, и на взгорьях
её сугробов, путая стволы
в не-Сущее, закладывали порох
разнузданные демоны зимы,
на взрыв ползли поземок злые тучи,
дымились верстовые фитили
и ментик тьмы, что падший подпоручик
набросил на периметр Земли.

Душе казалось, канувшие сроки
восстали из основ не-Бытия,
но вещи, как подмостки скоморохи,
покинули в реальности себя,
и точкой стал язык времён и странствий,
первовселенной длительностью в слог,
её, души, единственным пространством
с единственно возможным словом – Бог.

Михаил Гофайзен

Душа нераздельна во чреве,
лишь судьбы отдельны да боль,
и смерть - не его королева,
он просто не знает пароль,
что дверь в этот свет отворяет,
а в тот без тебя не войти,
он часть твоя, только нагая,
что жить не смогла во плоти.

Пускай ты сто раз постарела,
он времени злого в обход,
свернувшись калачиком белым,
по утренней зорьке плывёт,
навстречу к тебе, по наитью,
и, вытянув губки свои,
он будто бы ищет обитель
из сладкого млека любви.

Михаил Гофайзен

Не призывайте равнодушных.
Не отзовутся все-равно.
Глаза и уши им послушны,
Но чувствовать им не дано.

Ищите тех, кто Вас услышит,
В толпе узнает, позовет,
С кем тонкой ниточкою свыше
Судьба Вас накрепко совьет.

Держитесь тех, кто с Вами споря,
Остался в главном заодно.
Кто разделил и слезы горя,
И бурной радости вино.

Доверьтесь тем, кто звону верит
Колоколов, а не монет,
Кто совесть Вашей мерой мерит,
Чье "да" - так да! А "нет" - так нет!

Спешите к тем, кто жаждет встречи,
Кто Вас как личный праздник ждет.
С кем раз в году прожитый вечер
Питает душу целый год!!!

(не знаю чьи )

Тифозная дрожь водостоков.
Преобладают оттенки мокко.
Ищу себе место ночёвки,
заканчивая обход
водами местной помойки.
Не комильфо здесь с видами –
зато никто не завидует.

Михаил Гофайзен

О поэте
К тебе пришел он, радостный как бог.
Ты говоришь: «Вокруг него — зараза.
Как под моим бестрепетным он мог
Не опустить трепещущего глаза!»

А он тебе: «Пускай не встанет плоть
Преградой замутненною меж нами!»
— Сегодня на душе его Господь
Играл эфирно-легкими перстами...

(Владимир Пяст)

иссякло «вчера»
постыло на блюде томится студень
любовь это то что было
душа это то что будет
когда только память судит
оставив надежды в глоссе
когда умирают люди
и аист людей уносит

в проталинах крик очнётся
на выдохе безоглядно
а с каждой душой
на солнце виднее да горше пятна
и снежень пропахший мятой
зарю затянув на шее
на жизнь поднимает плату
и право любить страшнее

Михаил Гофайзен

x x x
Одетая солнцем опушка,
И утра стыдливый покой,
И клонится ивы верхушка
Над радостно зыбкой рекой.

Над зоркой открытой поляной
Древесный всклокочен навес;
Лазурными тайнами пьяный,
Весь в таинстве шелеста лес.

Чуть тронуты розовой краской
Изгибы зеленой каймы,
И — трепетной скрытые маской —
Капризно призывны холмы.

Всегда неразлучные — мы —
— Пускай это кажется сказкой —
И в сонности мягкой зимы,
И в поступи осени вязкой,

Завязаны нитью чудес,
Блуждаем с улыбкой румяной
Все там, где нахмуренный лес
Граничит с беспечной поляной.

Разгадана яви людской
Нелепая, злая ловушка —
И радужен утра покой,
И рядится в солнце опушка.

Когда твоя, простая как черта,
Святая мысль мой разум завоюет,
Тогда моя отсветная мечта,
Познав себя — белея заликует.

Тогда моя ночная пустота
Лишится чар и в Свете растворится;
Единая познается царица,
И будет Ночь, как Первая, свята.

(Владимир Пяст)

В оттоптанном насмерть берете
в физиономии цвета свёклы
морщинист и неприметен
навскидку,
как маскировочная накидка,
попутчик, мой хвостик, скотч
прилипчивый, тащится, точь-
в-точь таракан по холсту.
Пользы от него, что от дыры на мосту.
Гнать бы его взашей!
Да с ним просыпаться теплей…

Михаил Гофайзен

x x x
Созданье слов моих и музыка моя,
Тебя на вольный свет в сей день я отпускаю,
Я вдунул Дух в тебя, века его тая. —
Сегодня вольная помчится песнь твоя
Я знаю.

Сегодня ты вольна. Была в тебе душа,
Душа была моя; я к ней проникнул ухом,
И слушал рост ее, и ускорял спеша...
Дух — от Меня, не мой, — и с ним ты хороша,
Воздвигнуты в тебе и тело и душа
Единым, вечным, Духом.

Через меня к тебе прошел священный Дух —
И стала ты мне ночь, сокровная, родная...
Пройдут года. И сын твой выговорит вслух
— Я жить хочу, я сам. — И передашь ты дух,
К тебе самой в сей день дошедший через двух,
Ему, не зная...

(Владимир Пяст)

…пожалуй приму джакузи…
не сделать ли сына консулом?..
залётный авгур грузит
нашёл где искать спонсора!..
в сенате опять дрязги
растут аппетиты Цезаря…
пора заплатить Бруту
чтобы зарезали…

Михаил Гофайзен

Ступени из мрака
Скорей ее портрет достать!
В него глазами жадно впиться.
Всем существом к ней обратиться,
О прочем думать перестать.

Затем — порывисто писать!
Дать мимолетному сплотиться.
А после — за нее молиться,
Закрыв заветную тетрадь...

И этот сон — века продлится.

(Владимир Пяст)

Попутчик мой -
не от сего мира -
растяпа, слюнтяй, хиляк.
Зим пять без своей квартиры –
не стаж для бомжа –
пустяк.
Мечтал всё время о ванне -
чего там о ней мечтать!?
С высшим образованьем -
средь наших считай, что знать.
Тихоня.
Кретин!
Чистюля…
Не мог, понимаешь, украсть,
чтоб оплатить пилюли.
Мог попросить.
Занять.
Сморчок пунцовый!
Обмылок!
Свободу любил.
Ганнибал!
Пустых не набрал бутылок –
Бог его и прибрал
в первые холода -
беда…

Михаил Гофайзен

Трижды-Единое
Робкое, нежное, светлое, смотрит раскрытыми глазками,
Новью рожденное, тайной спаленное, женское.
В нем отражается, в нем зарождается, с песнями, с ласками
Все необычное, все гармоничное, все безгранично вселенское.

Ропотно-дерзкое, властное, сдвинуло брови сурово,
Давностью взрощено, былью упрощено, в гнете покоя
Тягостно спящее, злобно шипящее: «Рвутся покровы, —
«Я — неизменное, старше вселенной я», — это — надменно мужское.

Здесь, на прямом и едином пути,
В вечность вонзившем свои острия,
Верим: дано, суждено нам найти
Цельное, личное, трижды-единое «я».

(Владимир Пяст)

...за мартом апрель и толпа рассосалась
чего ещё ждать от рабов и плебеев!
дольше других в твою честь убивалась
Гай Юлий
залётная стайка евреев…
должок не вернул за разборки с Помпеем
семье помешал раскрутиться в сенате -
ты думал
Гай Юлий
что всех мол умнее
а надо сначала пойти было к папе…
забыл
триумфатор
забыл про заветы
на деньги мои заимел видишь виды!
сидел бы себе
тасовал бы календы
коль скоро хотел
пережить эти иды!

Михаил Гофайзен

Элегия
Слышишь ты стон замирающий,
Чей это стон?
Мир, безысходно страдающий,
Мой — и ко мне припадающий —
Серый, туманный,
Странный
Небосклон.

Тянется мерзлая ручка:
«Барин, подайте копеечку!»
Девочка глянет в глаза.
На кацавеечку
Рваным платком перетянутую,
Капнет слеза.

Талая тучка,
Робкая, будто обманутая,
Врезалась в странно-туманные,
— Нет, не обманные! —
Небеса.

Где же вы, прежние,
Несказанные,
Голоса?
Отчего день за днем безнадежнее?

(Владимир Пяст)

Память -
в ней всякая радость
приносится в жертву тоске.
Отвлекает разве мысль о куске
хлеба и о парковке
костей
по месту,
чтоб не сказать прописки,
ночёвки.
В памяти
всё уже было –
от морды лица до тыла:
кто-то когда-то уже не покинул Россию,
спятив от этой хрени,
где каждый бомж похож на мессию -
один другого чудней -
по крайней мере,
в качестве доступной мишени
для мастеров по разбрасыванию камней…

Михаил Гофайзен

Благодарю. Твой ласковый привет
С Кавказских гор мне прозвучал отрадно,
И мысль моя к тебе помчалась жадно,
Поэт!

Мне вспомнилась прошедшая весна,
И нашей — суточной, бессонной и невинной
Прогулки день, — когда твоей старинной
Виолы стала петь струна.

И узкая песчаная коса,
И первый сон наш на полу беседки.
Где к Руси прилегла ее Соседки
Суровая краса.

И чахлой зеленью поросшие холмы
На берегу извивной речки малой, —
Как вновь ты спал там, «тяжкий и усталый!» —
Твой сон хранили мы.

Мы отошли, тебя от мух укрыв,
И разогнав сонливости остатки...
Без сюртука, как были сбеги сладки?
К воде, в обрыв!

Ты мирно спал, — а я, и тот поэт,
— Ах, ставший днесь угрюмцем нелюдимым! —
Вели вдвоем о всем невыразимом
Вполголоса совет.

...Потом ты мылся, зачерпнув воды
Своим цилиндром, будто он из меди...
Ах, волован забуду ли в обеде
Среди другой еды.

(Владимир Пяст)

…такая красивая панна!
на ночь поди в сметану
складывает лицо…
мне бы сейчас сутану -
узнать все её изъяны
потягивая винцо…
чего там таить греха -
нет панночек без греха…
эх! погоняю сани!
дай прикоснуться пани!
панночка
панна
пани…
сестра
мне же больно!
больно…
какая красивая панна!
мамочка?
ма-ма!
мама…

Михаил Гофайзен

Белые колонны. Аллея тенистая.
Над рекой сверкающей глинистый обрыв.
Там живет и плачет мечта моя чистая.
Бродит, очи синие трауром прикрыв.

Знает, что одна здесь. И песню никчемную
В реку ли глубокую, в небо ли поет.
Задушить ли хочет тоску неуемную...
Или белой вечности душу отдает...

Нет. Она не хочет ни смерти, ни вечности.
Хочет в дом потерянный. Не знает — где.
Тщетно убегаю я от пошлой быстротечности.
Вижу мечту мою... И быть беде.

(Иван Рукавишников)

Сердце жемчужницы стало добычей ловца
На перламутровом облаке шрам от ножа
Шпиль балалайка прибоя свои ум-ца-ца
Пена всё пена и в штиль и в часы мятежа

Лезвие режет пространство на сушу и вне -
вечность и гравий привычный к неспешной ходьбе
Если естественен жемчуг на шее в петле
кто он такое себе и не только себе

Новый моллюск вызревает и гибнет в воде
Лист её глади сегодня едва полосат
Тлеет лучина дыханий как свет на слюде
Жизнь продолжается – пиво любовь шоколад

Эй балалаечник моцарт плесни коньяка
Пена коньячная слаще любых ум-ца-ца
Что-нибудь есть ещё в мире твоём на века
- реквием пена и жадные руки пловца

Михаил Гофайзен

А. Анистратенко

приближение к теме
(2)

продавать бы мне рыбу, креветки на пестрых полотнах хальса
где-нибудь в малой старой новой голландии.
не зная грамоты, понимать деньги. пышным телом
из корсета подмигивать — заглядение, а не муза.

содержать бы пансионат в позапрошлом веке. жить с постояльцем —
исключительно благопристойно. в том бадене-бадене,
где воды-воды и много гуляющей публики-публики. между делом
пить пиво, считать талеры, варить Gemuse.

служить бы сонечкой на конногвардейском бульваре,
сутулить плечи, верить в высшие силы, за всех молиться,
исполняя свой долг ради каждой дрожащей господней твари,
улыбаться бледно. смотреть на затылки, в них видеть лица.

быть бы твоей женой — русой, мятной, ромашечно-васильковой.
засыпать, уложив ладонь на твою ключицу,
чтобы нынче и впредь не посмело с тобой случиться
ничего. и ничто не посмеет.

слышишь ли? я готова

на любую женскую роль. на любую участь.
но не так, чтоб сидеть и сидеть над бумагой, мучаясь,
карандаш кусая, чем далее — тем немее.
даже малости — рассказать о тебе — не умея.

2002

Ветер вечеру вечерню отслужил.
И уснул-ушел. И сад заворожил.
Лунным смехом зарыдала нить-река,
Как последняя сонетная строка.

Подошла ко мне... любовь моя... ко мне...
И сказала мне... И был я, как во сне.
И сказала мне: — Ах, скоро я умру...
Этой осенью... однажды поутру...

Так сказала мне. Пропала-отошла.
Розу радости от сердца отняла.
Как остаться мне у жизни без тебя,
Этой жизни неуютной не любя.

Ну, прощай. Вся наша жизнь не хороша.
Не живет в нас Божья мудрая душа,
Чтобы все понять и все за все простить,
Все любить, всегда любить, за все любить.

Подожду я и приду я в тот Эдем,
Где плывут миры иные ни за чем.
Где плывут миры иные в пустоту,
Прославляя безжеланную мечту.

(Иван Рукавишников)

Гамлет

' В.Р.


Время мстить. Но стоит он на месте.
Ткнёшь копьём - попадёшь в решето.
Все распалось - ни мести, ни чести.
...Только длится - неведомо что.

Что-то длится, что сердцем он знает.
Что-то будет потом. А сейчас -
Решето - уже сетка стальная,
Стены клетки, где весь напоказ.

Время драться. Но бой - невозможен.
Смысла нет. Пустота. Ничего.
Это - правда. Но будь осторожен:
Что-то длится... Что стоит всего.

Н. Коржавин, 1966

И тихой радостью мой дух возвеселится,
Когда огонь трепещущих зарниц
На черном небе загорится.
На вечном небе без границ.
Огонь трепещущих зарниц,
Как крылья ярко-диких птиц.
И я скажу тогда трепещущим зарницам,
Рожденным в безднах птицам
Тогда скажу:
— Вы, отблески моих гудящих крыльев,
Вы, отблески моих усталых крыльев,
Века пылающих,
Зажгите небо бесконечное.
Зажгите небо, небо вечное,
Во имя душ, века страдающих,
Во имя душ, безумно проклинающих —
Воздвигнутая Истиной границы.

О, милые мои, трепещущие птицы
Зарницы, отблески мои. Зарницы...

(Иван Рукавишников)

тамбур тамбур зов вагонный
по этапу в ресторан
окна в окна как в иконы
в дыме нежится гортань

дух отчизны спи спокойно
убиенный без вины
бесприютные перроны
душам нашим суждены

мчится встречный из эдема
под тайфунами колёс
дышит страстью к переменам
материк в низовьях гроз

переезд закрыт составом
свет спускается в забой
да стучат звучат в октаву
бог с тобой и чёрт с тобой

Михаил Гофайзен

Идти. Не знать дороги.
То чаща. То простор.
То ласковы, то строги
Гримасы-сказки гор.
...Идти. Не знать дороги.

Прийти куда-нибудь.
Окончить на ночь путь.
Прекрасная лачуга,
Прими врага и друга.
...Прийти куда-нибудь.

Чуть-чуть перед рассветом
Умыться и уйти.
Пусть дело будет летом
И ветер по пути.
...Чуть-чуть перед рассветом.

Рассвет. Идет она.
Прекрасна, как весна.
Сказать ей чудо-слово
И в путь безвестный снова.
...Рассвет. Идет она.

Идти. Не знать дороги.
Все: ново. Все: куда?
Не Бог, а только боги.
Не смерть, а навсегда.
...Идти. Не знать дороги.

(Иван Рукавишников)

частят литавры ветры кони
ответный гул из-под корней
железной музы зверь бессонный
поднял питонов фонарей

дорожной мукою откаясь
в прожекторах сгорит икар
не помяну казнённый адрес
на шпалах каждый знак бекар

я расстояния меняю
как нотный знак на нотный знак
не обращаемая в дао
любая истина пустяк

и пусть плывут от солнц погасших
сжигая море корабли
я не ищу тенёт вчерашних
ни за любовь ни за рубли

Михаил Гофайзен

День рожденья. Именины

Было время — собиралась
под забором умереть
Ничего, жива осталась —
Знать, судьба котлеты греть,
наряжаться в бриллианты,
жемчуг, шелк и кружева
Вволю пестовать таланты
примерять на шляпки банты
и изображать ваганта:
«Жизнь по-прежнему права»

Солнце светит по-другому,
Хоть покамест холода
Предвесенняя истома —
Повод вспомнить про года:
Как тянулись, как бежали,
Как тащились, как ползли,
Как неслись, как пролетали,
протекали, мчались, шли…

День рожденья, именины:
в сорок третий раз капель
А года всё мимо, мимо…
— Отчего же мимо? В цель.

Начало марта 2007
© Кира Черкавская