С возрастом
быстротечнее дни.
С возрастом
удлиняются ночи.
Стремится сущее
к многоточью.
Всякое слово
не точно.
Ты,
сближаясь с позицией Лаоцзы,
о большем молчишь.
Становится нелепой
любая сентенция.
Такая вот экзистенция!
Нелепы праздники.
Всякое сборище
раздражает.
Чем движешься дальше,
тем больше сужается мир,
закукливаясь на себе.
Чем старше,
тем бессмысленнее
памятники и погоны.
Наверно,
последний кадр –
это когда
помимо собственной персоны
не видно уже ничего.
Развязка.
Свет (тьма?) в зале
с надписью на экране –
«Конец кино».Занавес.
Нет-нет,
торопиться не хочется,
и, в этой связи,
полагаю я,
страшит одиночество!
Михаил Гофайзен
быстротечнее дни.
С возрастом
удлиняются ночи.
Стремится сущее
к многоточью.
Всякое слово
не точно.
Ты,
сближаясь с позицией Лаоцзы,
о большем молчишь.
Становится нелепой
любая сентенция.
Такая вот экзистенция!
Нелепы праздники.
Всякое сборище
раздражает.
Чем движешься дальше,
тем больше сужается мир,
закукливаясь на себе.
Чем старше,
тем бессмысленнее
памятники и погоны.
Наверно,
последний кадр –
это когда
помимо собственной персоны
не видно уже ничего.
Развязка.
Свет (тьма?) в зале
с надписью на экране –
«Конец кино».Занавес.
Нет-нет,
торопиться не хочется,
и, в этой связи,
полагаю я,
страшит одиночество!
Михаил Гофайзен