» Красивые, короткие стихи II

Витражи, миражи…
Чем ни потчевал
зодчий зодчего испокон,
по закону подобия Зодчего,
раз рождён, то уже обречён.

Из подобия творчества
Творчеству,
как промокшей сиренью – погост,
дышит время цветком одиночества
и печальным бессмертием звёзд.

К пустоте
липнет бинт кинохроники.
Умереть – суть остаться везде,
повторяясь зерцалами готики,
в каждом камне, на каждом кресте.

Всё подобно всему,
как надгробия.
Только жаль, что не там, на Руси,
всем другим я шагну наподобие -
яко посуху
в небеси.

Михаил Гофайзен

Кем вписан он в гранит и мох,
Рисунок улиц ленинградских,
На перепутье двух эпох,
Бессмысленных и азиатских?

Насильно Русь привел сюда
Разочарованный в Востоке
Самодержавный государь,
Сентиментальный и жестокий.

Здесь, первый выплавив металл,
Одев гранитом бастионы,
Он об Италии мечтал,
О звонкой славе Альбиона.

Не зря судьба переплела
Над хмурой невскою протокой
Соборов римских купола,
Лепное золото барокко.

И меж аллей, где тишина
Порхает легкокрылым Фебом,
Античных статуй белизна
Сливается с полночным небом.

Прости же, Англия, прости
И ты, Италия седая!
Не там Владимир нас крестил -
Был прав безумный Чаадаев.

Но, утомленные Москвой,
Купив билет на поезд скорый,
С какой-то странною тоской
Мы приезжаем в этот город.

И там, где скользкие торцы
Одела влажная завеса,
В молчанье смотрим на дворцы,
Как скиф на храмы Херсонеса.

Шумит Москва, Четвертый Рим,
Грядущей Азии мессия,
А Петербург - неповторим,
Как Европейская Россия.

(А. Городницкий)

Кто разберёт капризы следствий,
когда развозят первый хлеб
по улочкам замоскворецким,
где, подпирая прежний герб,
торчат, сменив первопроходца,
у врат знакомых
сторожа –
бритоголовые котовцы
да лягушонок сердца бьётся,
когда стирается межа
между бессонницей и сном,
и, будоража старый дом,
метёт под окнами рассвет
воспоминанья прежних лет.

Михаил Гофайзен

Отцы и дети, в играх шумных
Всё истощили вы до дна,
Не берегли в пирах безумных
Вы драгоценного вина.

Но хмель прошёл, слепой отваги
Потух огонь, и кубок пуст.
И вашим детям каплей влаги
Не омочить горящих уст.

Последним ароматом чаши -
Лишь тенью тени мы живём,
И в страхе думаем о том,
Чем будут жить потомки наши.

(Д. Мережковский)

На запахи, приметами, из «грек»
назад, на кухни юности, погреться
вот-вот вернусь. Моё там - имярек.
Доносится латынь минувших рек
сквозь накипь лет, что остановят сердце.

Не сладок был отечества бисквит,
но слов и снов коньячная пропитка
мне въелась в кровь, и весь мой реквизит
саркомой одиночества грозит,
язык чужбины превращая в пытку.

Три моря или что там за спиной(?),
три шага или сколько там до места(?),
но высветится купол расписной,
спадёт пустыни азиатский зной
с его гортанным пеньем из Авесты.

Заря слепящий свой бахчисарай
по дворикам купеческим разбрызнет,
пробудится замоскворецкий край…
Я спас тебя, мой обезьяний рай,
храня любовь, как смерть хранит,
от жизни.

Михаил Гофайзен

К двери припаду одним плечом,
В комнату войду, гремя ключом.
Я и через сотни тысяч лет
В темноте найду рукою свет.
Комната. Скрипящая доска.
Четырёхугольная тоска.
Круг моих скитаний в полумгле.
Огненное солнце на столе.
Раз в году бросаясь на вокзал,
Я из тех, кто редко уезжал.
Как уеду я? Куда уйду?
Отпуска бывают раз в году.
Десять метров мирного житья,
Дел моих, любви моей, тревог, -
Форма городского бытия,
Вставшая дорогам поперёк.

(А. Кушнер)

Вот и время проходит сгорающих кружев.
Где по суше, где вплавь, где обозами вброд
потускневшая осень плетётся по лужам
и свою неприкаянность в сумерки льёт.

Распрощалась со всем, до глубин своей сути,
никого не согрев безымянным огнём,
никого не уняв от случившейся грусти,
никого не простив из судимых дождём.

Скоро солнце взойдёт, что пребудет с другими
в нотном стане, ещё не звучавших баллад.
Несвятые идут со своими святыми -
пилигримы разлук между лужиц-заплат.

Кто за тем, кто за той и уже кто за нами,
поскользнутся, однажды наткнувшись на след,
и прощальную песню напишут словами
тех, кого среди них на земле больше нет.

Оживёт наша явь, наши птицы и лица,
пробудятся руины, в водостоки трубя,
и опять, и опять, всё опять повторится
в безуспешных попытках запомнить себя.

Михаил Гофайзен

Тоскуй или даже болей,
Излечит, живая доныне,
Раскрытая книга полей
С ложбинкою посередине.

Сегодня, а также потом
Не станем её сторониться,
А сызнова мы перечтём
Знакомые сердцу страницы.

Куда бы пути ни вели,
Склон видеться будет отлогий
И эти берёзки вдали —
Участницы всех антологий.

(К. Ваншенкин)

Этим летом - дожди,
этим летом - хандра,
и буди, не буди -
ни свечи, ни костра.
И кричи, не кричи -
от окна до окна,
утопая в ночи,
разлеглась тишина.
Наши жизни - во лжи,
наши страхи - молва,
от безмолвья души
не врачуют слова.
Не врачуют слова,
не спасают дела,
только темень-сова
поджидает тела.
И от «быть» до «не быть»
наш избыточный вес
не даёт воспарить
нам к софитам небес.
Время волком кружит,
насыщая алчбу,
и никак Вечный Жид
не догонит судьбу.
И уже блудный сын
не вернётся домой,
и во тьме Серафим,
разминётся с тобой,
и грядущего нет
на Итаку пути,
и однажды в рассвет
ты не сможешь войти.

Михаил Гофайзен

Когда сюда входила ты,
То на оранжевых обоях,
Как в поле, синие цветы
Цвели в те дни для нас обоих.

Но ныне облик их не схож
С цветами подлинными в поле...
Обои выгорели. Что ж,
А мы-то лучше стали, что ли?

Расстались мы давным-давно...
Как говорится, песня спета...
Я не снимаю всё равно
Стенного твоего портрета:

Под ним, хранимы в темноте
Тобой - от солнца и от пыли,
Цветы не выгорели те
И помнят всё, что мы забыли.

(В. Шефнер)

Кончится ночь.
Занесёт суховеем
символы таинств и знаки пророчеств.
Дом,
этот старый ковчег,
опустеет,
ненасытимый от одиночеств.
Жизнь –
скоротечная смена мистерий,
а оглянёшься –
становится страшно:
как же любовь мы свою просмотрели,
как же беспомощна родственность наша!

Михаил Гофайзен

Любовь, когда она одна, - любовь.
А если много, как сказать - любвей,
Или любовей? Размышляю вновь
Над тонкостями слов и падежей.

Не любит множественного числа
Любовь на русском языке моём.
А почему? Не думал я о том,
Пока она однажды не пришла...

Через века я понял вдруг того,
Кто это слово мудро сочинил.
Быть может, верность предка моего
Родной язык навеки сохранил.

В земле далёкий предок мой лежит,
А слово не стареет на земле.
И для меня оно теперь звучит
В твоём одном-единственном числе.

(Н. Доризо)

Я никогда не видел Иудеи.
Мне стали родиной две комнатки с карнизом,
где за карнизом яблони старели
и в кухне крошки стряхивала мама,
и где над нашей крошечной отчизной
рояль соседка гаммами терзала.

Я не молился под Стеною Плача.
В нетридесятом царстве-государстве
встречался в путешествиях на дачу
мне разве Новый Иерусалим,
где тратились советские пиастры
с одной из тех, кем не был я любим.

Моё «прости» оставленной квартире,
моё «прощай» двум комнатам с карнизом.
Исписанный пергамент ностальгии
среди немодных нынче годовщин
хранит былые чувства как капризы
давно забытых следствий и причин.

Вот голоса. Хлопок дверей в парадном.
Вот по карнизу топот голубей.
Моё «увы» земле обетованной,
квадратным метрам юности моей
по адресу: Москва, Первопесчаный,
тому назад полжизни встречных дней.

Я никогда не видел Иудеи.
Был дом лишь там, где хлопотала мама.
Над пустотой провидца Торричелли
душа бездумно прыгала – кузнечик,
пока резьбу свою за панорамой
накручивало время, словно метчик.

Я никогда не видел Иудеи…

Михаил Гофайзен

Влюблённые - всегда студенты,
Всегда без возраста, всегда
Бездомные, их пристань - где-то,
Их лампа - дальняя звезда.

Всё в будущем у них, всё - поиск,
Всё - становление, всё - рост.
И дальний пассажирский поезд
Везёт их не домой - до звёзд.

(Л. Озеров)

Ты не о Боге?..
Возраст, друг!
Уже пора…
И чтобы в уши мольбы твои –
простить недуг безбожья,
свойственный столь душам.

Молись о детях –
падай ниц – о душах,
верящих в цветенье.
Господь сыграет с ними блиц
на жизнь,
на горе,
на везенье.

Проси, мой друг, за тех,
кого
вода уже не отражает,
и чьи глаза не видят края.
Да будет им вовек светло –
в миру тогда теплее станет.

Вымаливай, пока у дел,
пока что не нажат пробел,
пока ты там,
где в царстве стужи
в смирительных рубашках тел
мучительно
мятутся души!

Михаил Гофайзен

Предпоследний этаж
раньше чувствует тьму,
чем окрестный пейзаж;
я тебя обниму
и закутаю в плащ,
потому что в окне
дождь - заведомый плач
по тебе и по мне.

Нам пора уходить.
Рассекает стекло
серебристая нить.
Навсегда истекло
наше время давно.
Переменим режим.
Дальше жить суждено
по брегетам чужим.

(Ию Бродский)

Нет, не постичь миропорядок –
с умишком туго у мартышки.
К тому же, милая, так краток
летящий жемчуг фотовспышки.

Чадят закатов головёшки
сквозь клапан Млечного колодца,
и, погружаясь вглубь матрёшки,
за грань тоски сознанье рвётся.

В какой поток впадают будни(?) -
вокруг египетская темень.
Скажи, а был ли звёздный путник,
проливший свет в неё как семя?

Дикорастущим виноградом,
сплетая стебли, на изломе,
мы к свету тянемся, но чадо
папашей брошено в детдоме.

Зрачки от солнечного перца
разъело у людской породы.
Куда тогда стучится сердце,
слепое сердце Квазимодо?

Михаил Гофайзен

Нельзя дышать одним стихом
И заниматься голой школой.
Седлай Пегаса - и верхом,
Подогревая скорость шпорой,
Лети! - Дорога далека
И книга жизни не открыта -
Или звездой за облака,
Иль мелкой пылью под копыта!

(М. Дудин)

Ну вот и мне невесело
Ни боли, ни печали.
Над крышей осень свесилась,
И птицы замолчали.
За ветрами, за вьюгами
Подкралось одиночество.
Забыли вновь друг друга мы
И вспоминать не хочется....

Мария Протасова

вместе мы были бы морем,
а так - просто соль и вода.
глупое золото моем
в волнах, где дышит звезда

вместе мы стали бы счастьем,
а так - пустота до небес.
гром разбирает на части
берег, и воздух, и лес.

вместе мы были бы - былью,
а так - только ложь и блажь.
скука кудрявой пылью
лезет на абордаж

пусть даже у Бога горем
напившимся из горсти,
но морем мы были бы - морем.
а будем никем. прости.

2009

rogefer
Здесь мы пишем понравившиеся стихи других авторов, желательно короткие, от 4 до 16 строк Пожалуйста, указывай автора текста. Ежели текст собственный, то его следует размещаеть в "Наших стихах"

Упаси вас бог познать заботу -
Об ушедшей юности тужить,
Делать нелюбимую работу,
С нелюбимой женщиною жить.

(К. Ваншенкин)

нет избавленья
нет покоя
всё вновь и вновь
всё неизбежней
за валом вал
слепая воля
влечёт волну
на побережье
к ларькам
расцвеченным вдоль суши
из чрева ночи
на веранды
возможно так
уходят души
танцуя в небе
сарабанду

то забываясь
то в смятенье
то набегая
словно память
опять
опять
до изможденья
на волнорезы сердцем падать
и понимая
нет спасенья
ещё не выстраданы судьбы
реветь и рвать былые звенья
до крови
разбивая
губы

Михаил Гофайзен

Мир забывает тех, кому не повезло.
И если ты промазал на дуэли,
забыл свой кортик на чужой постели,
упал с коня или сломал весло, -
спасенья нет, тебя забудет мир
без вздоха, сожаления и плача.
Свою удачу опроверг кумир.
Таков закон. Да здравствует удача!

(Г. Поженян)

Вино молодое
да волны-каноэ,
туманы магнолий,
дурманы магнолий,
да жгучий песок,
да парная вода,
да дивы ночами,
поющие «да».
На рынке
сплошное безумье арбузов,
да всячины всякой,
буквально,
от пуза,
да центнеры,
тонны,
составы капусты,
а ножки,
а кожа,
а бюсты,
а бюсты!
У Бога
свои были, видимо, планы,
когда городил
Он все эти обманы,
где птицы неспешны,
где лица прекрасны,
где кажется даже,
что мы –
не напрасны.

Михаил Гофайзен

Любить иных - тяжёлый крест,
А ты прекрасна без извилин,
И прелести твоей секрет
Разгадке жизни равносилен.

Весною слышен шорох снов
И шелест новостей и истин.
Ты из семьи таких основ.
Твой смысл, как воздух, бескорыстен.

Легко проснуться и прозреть,
Словесный сор из сердца вытрясть
И жить, не засоряясь впредь,
Всё это - не большая хитрость.

(Б. Пастернак)

"Надо жить, - нам внушают, - в постах и в труде!"
"Как живете вы - так и воскреснете-де!"
Я с подругой и чашей вина неразлучен,
Чтобы так и проснуться на страшном суде.

Омар Хайям

Жизнь широка и пестра.
Вера - очки и шоры,
Вера двигает горы,
Я - человек, не гора.
Вера мне не сестра.
Видел я камень серый,
Стёртый трепетом губ.
Мёртвого будит вера.
Я - человек, не труп.
Видел, как люди слепли,
Видел, как жили в пекле,
Видел - билась земля.
Видел я небо в пепле.
Вере не верю я.
Скверно? Скажи, что скверно.
Верно? Скажи, что верно.
Не похвальбе, не мольбе,
Верю тебе лишь, Верность,
Веку, людям, судьбе.
Если терпеть без сказки,
Спросят - прямо ответь,
Если к столбу, без повязки, -
Верность умеет смотреть.

(И. Эренбург)

Лето


Тянулось в жажде к хоботкам
И бабочкам, и пятнам,
Обоим память оботкав
Медовым, майным, мятным.

Не ход часов, но звон цепов
С восхода до захода
Вонзался в воздух сном шипов,
Заворожив погоду.

Бывало - нагулявшись всласть,
Закат сдавал цикадам
И звездам и деревьям власть
Над кухнею и садом.

Не тени - балки месяц клал,
А то бывал в отлучке,
И тихо, тихо ночь текла
Трусцой, от тучки к тучке.

Скорей со сна, чем с крыш; скорей
Забывчивый, чем робкий,
Топтался дождик у дверей,
И пахло винной пробкой.

Так пахла пыль. Так пах бурьян.
И, если разобраться,
Так пахли прописи дворян
О равенстве и братстве.

Вводили земство в волостях,
С другими - вы, не так ли?
Дни висли, в кислице блестя,
И винной пробкой пахли.

Б. Пастернак

Красивые и короткие.
Здесь двое "поэтов" не отвечают этим требованиям.
Очень хотелось-бы чтоб помолчали.
Может чего люди скажут...

«Люби!» - поют шуршащие берёзы,
Когда на них серёжки расцвели.
«Люби!» - поёт сирень в цветной пыли.
«Люби! Люби!» - поют, пылая, розы.

Страшись безлюбья. И беги угрозы
Бесстрастия. Твой полдень вмиг - вдали.
Твою зарю теченья зорь сожгли.
Люби любовь. Люби огонь и грёзы.

Кто не любил, не выполнил закон,
Которым в мире движутся созвездья,
Которым так прекрасен небосклон.

Он в каждом часе слышит мёртвый звон.
Ему никак не избежать возмездья.
Кто любит, счастлив. Пусть хоть распят он.

(К. Бальмонт)