Конкурс сомелье в городе N. Уже после завоевания главного приза чемпион устраивает шоу — с завязанными глазами определяет марку вина, год, и т.д. Ему подносят бокал. Он совершает круговое движение кистью, тянется оценить оттенок, но на глазах повязка… Проводит тонкими ноздрями над бокалом, потом на секунду погружает нос в его глубину. Наконец, отпивает вина, катает на языке, сплевывает в серебряное ведерко. В гнетущей тишине даже на задних рядах приличного по размерам зала слышен его голос с толикой бархатной хрипотцы и "н" в нос.
— Красное сухое, ммм.. Италия. Известковые почвы, немного сырой погреб. Пожалуй, это Речото делла Вальполичелла 98го, виноградники Скьявони в тот год пострадали от безжалостного солнца, но не на…
Гром аплодисментов прерывает его речь. Вслед за этим маэстро так же блестяще определяет еще несколько вин.
Подносят очередной бокал, наполненный на одну треть искрящимся в лучах софитов, прозрачным светлым вином. Маэстро подносит к носу, отпивает глоток. Проходит некоторое время, его брови хмурятся, глаз, увы, не видно под повязкой. Он отпивает еще раз. Неслыханно! По рядам проходит ропот и шепотки. И вдруг сомелье срывает повязку с глаз! Зал изумленно ахает, а он, щурясь против яркого света, всматривается в зал.
— Черт побери! Да это же моча!
Из глубины бархатистого сумрака доносится спокойный баритон:
— Да, но чья?
— Красное сухое, ммм.. Италия. Известковые почвы, немного сырой погреб. Пожалуй, это Речото делла Вальполичелла 98го, виноградники Скьявони в тот год пострадали от безжалостного солнца, но не на…
Гром аплодисментов прерывает его речь. Вслед за этим маэстро так же блестяще определяет еще несколько вин.
Подносят очередной бокал, наполненный на одну треть искрящимся в лучах софитов, прозрачным светлым вином. Маэстро подносит к носу, отпивает глоток. Проходит некоторое время, его брови хмурятся, глаз, увы, не видно под повязкой. Он отпивает еще раз. Неслыханно! По рядам проходит ропот и шепотки. И вдруг сомелье срывает повязку с глаз! Зал изумленно ахает, а он, щурясь против яркого света, всматривается в зал.
— Черт побери! Да это же моча!
Из глубины бархатистого сумрака доносится спокойный баритон:
— Да, но чья?